Проблеме ритма Августин посвятил специальный трактат «О
музыке» - по сути дела, единственный его дошедший до нас собственно
эстетический трактат. В нем в связи с числом и ритмом затрагиваются и другие
проблемы эстетики. Поэтому есть смысл остановиться на нем подробнее.
Трактат «О музыке» оказался этапным и в творчестве самого Августина, и в
эстетической литературе того времени. Это второй из двух его трактатов (первый,
как указывалось, был утерян самим автором), специально посвященных эстетической
проблематике.
В IV в. в составе корпуса «свободных наук» еще не значилось дисциплины, близкой
к эстетике, или науке о прекрасном, поэтому, естественно, никто и не посвящал
несуществовавшей науке специальных трактатов. Тем не менее сочинение,
замыкающее небольшой ряд ранних философских работ Августина, оказалось
практически полностью посвященным тем вопросам, которые сейчас относятся к
компетенции эстетики. Начав свою писательскую деятельность с эстетического
трактата («De pulchro et apto»), Августин и первый этап этой деятельности
завершил подобным же сочинением. Но если первый трактат был традиционным
сочинением, во многом повторявшим идеи других греко-римских писателей, то «De
musica» носит уже совсем иной характер. В нем подводится итог античной
эстетической традиции и открывается новый этап в истории эстетики.
Знаменательно, что именно этим трактатом Августин практически подытожил свои
духовные искания, которые в миниатюре отражали многовековой путь перехода
позднеантичной культуры от языческого миропонимания к христианскому.
Августин начал работу над ним в 387
г. незадолго до своего крещения и закончил где-то между
389 и 391 гг., став уже сознательным пропагандистом и теоретиком
христианства531. Этот важнейший шаг в его жизни наложил на трактат «О музыке»
(его структуру и содержание) существенный отпечаток. Первые пять книг его
написаны в традициях античной музыкально-теоретической мысли и являются как бы
завершением ее исторического пути. Шестая книга, хотя и вытекает логически из
первых пяти и опирается на античные традиции,- практически новая страница в
истории эстетической мысли, отражающая новую философско-религиозную ориентацию
автора и всей позднеантичной культуры того времени532.
Как полагают исследователи трактата, Августин начал писать его весной 387 г., живя на вилле одного
из своих друзей в Кассициаке близ Милана, где он со своим пятнадцатилетним
сыном Адеодатом и близкими друзьями готовился к принятию крещения, проводя
время в беседах, в чтении Библии, античных поэтов и философов. Там Августин
написал свои основные философские работы. Принятие крещения, переезд в Рим,
смерть матери на пути в Африку, написание ряда других философских сочинений («О
свободном выборе», в частности), наконец, возвращение в Африку - все эти
события отделяют первые пять книг «De musica» от шестой, написанной уже в
Африке где-то вскоре после 389
г. Книги «О музыке», как свидетельствовал позже сам
Августин, были задуманы им как часть общей учебной работы о «свободных
искусствах», которую ему не суждено было написать: «В то время, я был тогда в
Милане и готовился к принятию крещения, пытался я также написать книги об
искусствах; я обращался с вопросами к окружавшим меня людям, которым не были
чужды эти дисциплины, стремясь или достигнуть каким-либо способом пути от
телесного к бестелесному, или вести [их по этому пути]. Из этих работ только
одна была закончена - книга «О грамматике», которую я позже потерял из нашего
шкафа. «О музыке» ограничивается шестью книгами на ту часть, которая называется
ритмом. Но я писал эти шесть книг, уже будучи крещенным, после того, как я
вернулся из Италии в Африку; начал же я работу над этой дисциплиной еще
находясь в Милане» (Retr. I, 6).
Трактат «О музыке» вышел, однако, далеко за рамки учебника по одной из
«свободных наук», поставив ряд важных философско-эстетических проблем. Выводы,
сделанные автором в VI кн. на материале «музыки», относились практически ко
всем «наукам и искусствам» того времени. Может быть, отчасти поэтому отпала у
Августина необходимость после завершения этой книги писать трактат о других
«науках» и он оставил само сочинение о музыке незаконченным (ибо, как отмечал
он сам, написанные им шесть книг освещают только ритмо-метрическую часть
музыки, а книги о мело-гармонической части остались ненаписанными). Анализ
шестой книги (см. гл. X) покажет, насколько это предположение основательно,
хотя сам Августин, вспоминая о том периоде своей деятельности, считал, что
только занятость церковными делами не позволила ему довести начатую работу до
конца (Ер. 101, 3).
Представляется закономерным и вопрос о том, случайно ли именно в момент своего
окончательного перехода с одной мировоззренческой позиции на другую Августин
занимается детальной разработкой проблем мусических искусств, а не какой-либо
иной дисциплиной. Думается, что задаче, больше всего волновавшей Августина в
этот период - переориентации от телесного к бестелесному, - могла удовлетворить
именно наука музыки, как ее понимали в античности. Опираясь на абстрактную
теорию чисел, музыка апеллировала и к разуму, и к чувству, соединяя в себе
теорию и практику, в отличие, например, от философии (даже плотиновской, столь
любимой Августином), которая являлась чистой теорией и обращалась исключительно
к разуму. Общая для раннего христианства тенденция выведения познания в
эмоционально-эстетическую сферу, отнюдь не чуждая и Августину, возможно, и
здесь сыграла свою роль. Психология, так часто внедрявшаяся в философию
позднеантичного времени, помогает Августину превратить учебник музыки в учение
о ритме вообще, о ритмах искусства, о космических ритмах и высших ритмах
человеческого духа, в частности. Это и определяет особое место трактата
Августина в ряду музыкально-теоретической литературы античности и Средних
веков.
Под музыкой, как известно, в древности понимали прежде всего особую теоретическую
дисциплину, главные положения которой распространялись не только на музыкальное
искусство, в нашем смысле слова, но и на поэзию, танец, театральное действо,
изобразительное искусство, риторику533. Платон относил к мусическим искусствам
даже философию как «высочайшее из искусств» (Phaed. 61a), ибо и мудрость
понималась им как «прекраснейшее и величайшее созвучие» (или гармония,
«симфония» - Leg. III, 689d)534. Секст Эмпирик, подводя итог более узкому
позднеантичному пониманию музыки, писал: «О музыке говорится в трех смыслах. В
первом смысле [она является] некоторой наукой о мелодии, звуке, о творчестве
ритма и подобных предметах... Во втором смысле [это] - эмпирическое умение,
относящееся к инструментам, так что мы называем музыкантами тех, кто играет на
флейте, на гуслях, или арфисток. В этом собственно значении музыка и имеется в
виду у большинства. В переносном же смысле мы имеем обыкновение называть иногда
тем же самым именем и удачное исполнение в области тех или других предметов.
Так, например, мы говорим, что некоторое произведение отличается музыкальностью
даже тогда, когда оно является видом живописи, и называем музыкальным того
живописца, который в нем преуспел» (Adv. math. VI, 1-2)535. Музыка в первом
смысле больше всего интересовала античных теоретиков, хотя они, как правило,
достаточно тесно связывали эту теорию с практической музыкой как звуковым
искусством. Две главные проблемы, восходящие еще к пифагорейцам, стояли в
центре их внимания. Во-первых, - проблема музыкального этоса - направленного
воздействия музыки на психику человека, создание с помощью определенных
музыкальных ладов соответствующего настроения у человека»536. Во-вторых,-
числовая теория музыки. Начиная с пифагорейцев, положивших в основу всего
мироздания, всех наук и искусств число, т. е. усмотревших во всем числовые
закономерности, музыка прочно связывается с числом. Ритмо-метрические и
гармонические основы музыки видели в числовых закономерностях. Сама наука
музыки в период поздней античности считалась математической наукой и в составе
«семи свободных искусств» фигурировала в «квадривии» наряду с арифметикой,
геометрией и астрономией.
Проблема этоса вытекала из музыкальной практики и стремления античных
теоретиков ее регулировать, поставив на службу обществу. Идея числа, напротив,
составляла основу чисто умозрительных теорий, все дальше и дальше уходящих от
практики, так что ко времени Августина (хотя тенденция эта видна уже у
Аристотеля) музыкант-практик считался фактически не имеющим никакого отношения
к музыке как науке. Музыканты воздействовали лишь на чувства слушателя, а наука
музыки развивала интеллект. Поэтому истинным музыкантом считался не тот, кто
умел играть или сочинять музыку, а теоретик музыки.
